Выше головы! Том I - Russell d. Jones

– Всё нормально? – уточнил Нортонсон. – Вы закончили?

– Да, да, всё в порядке.

Таможенник торопливо вернулся за стол. Приложил большой палец, заверяя билет. Взгляда на нас не поднимал.

– Ну, мы пойдём. Всего наилучшего, – Нортонсон повернулся к выходу.

Тут я не выдержал. Не знаю, что оказалось решающим эпизодом, что достало окончательно. Там был целый сериал. Чарли, конечно. Меня вышвырнули из лаборатории. Ничего не объясняли – к кому я лечу, что буду делать… Отделы таможни перебрасывали меня друг другу, как порченного. Как объект.

И никто не смотрел мне в лицо. Пока мы шли от порта, все отворачивались. Оказавшись сзади, снимали на камеру альтера и одновременно звонили знакомым. «Не поверишь, кого я сейчас видела!» Чудо-юдо ты видела. Чудовище Франкенштейна.

– Я не животное, – сказал я, продолжая стоять неподвижно.

Таможенник вздрогнул.

– Пойдём! – Нортонсон потянул меня за рукав.

– Я не животное! – повторил я.

Ладони вспотели. Я едва успел «поймать» рефлекс – и не позволил им стиснуться в кулаки. Нервное. Но со стороны это могло выглядеть угрозой…

Нортонсон продолжал тянуть меня. Несильно. А мог бы… Это же Служба Безопасности – наследники полиции!

– Я не животное.

– Конечно, – тихо ответил таможенник. – Простите…

Тогда я позволил Нортонсону увести меня. А в коридоре осознал, что извиняться надо было всё-таки мне.

Фуд-корт

– Кто для тебя важнее всего?

– Чего?

– Важнее всего? В жизни?

Разного я ожидал, но не такого вопроса! Тем более от лейтенанта Нортонсона.

Мы направлялись из таможни обратно на уровень порта, но зачем-то свернули в сторону фуд-корта. Схема станции, подмигивающая со стен, подсказала, в чём дело. Нортонсону был нужен переговорный пункт – туда мы и вышли. Узкие кабинки были расположены напротив разноцветных столиков и буфетных стоек.

Здесь была лучшая связь – прямиком из СубПорта. Со всеми станциями, которые были сейчас доступны. И в отличие от общения по альтеру, здесь можно было поговорить без посторонних. Типа меня.

У половины кабинок стенки были матово-непрозрачны – заняты. Мы остановились рядом со свободной. Я разглядел внутри кресло на высокой ножке и буфетную полку с напитками в мягких бутылках. И сэндвичи. Я прищурился, пытаясь разобрать, с чем они были. Не то чтобы я был голоден – просто любопытно… И тут Нортонсон задал свой сакраментальный вопрос. В первый раз, после «Дхавала» и лаборатории, он смотрел мне в глаза. И голос у него был неожиданно мягкий, извиняющийся.

– Не знаю, – честно признался я. – Проф-Хофф… Профессор Хофнер, наверное. Он важен.

– Хорошо. Профессор Хофнер, – кивнул лейтенант и оглянулся на кабинку. – Поклянись его здоровьем, что ты будешь молчать, пока я звоню.

– Э? – только и смог выдавить я.

– Поклянись его здоровьем, что ни с кем не заговоришь, – потребовал мой сопровождающий.

«Какой у него ласковый голос!.. От злости», – догадался я и поспешно выполнил требование:

– Клянусь.

Не стал прибавлять, что не верю в клятвы. Не верю в мистическую связь между своими обещаниями и здоровьем профессора.

Почему он не попросил по-нормальному?

Понятно, почему. Лейтенанта заметно встревожила моя выходка у таможенника. Я и сам от себя такого не ожидал. Сорвался. Первый раз. «Это из-за Чарли…»

– Иди вот туда, – лейтенант указал на крайний столик. – Сядь, чтоб я тебя видел. И жди. И молчи.

– Я…

– Ты поклялся, – напомнил он.

Подавив желание ответить, я послушно направился к свободному столику на краю обеденной зоны. Никто там не сидел, и по соседству тоже. Немногочисленные посетители предпочитали места в глубине – поближе к экранам с ньюсами.

Я сел, чтоб быть боком к Нортонсону, сложил руки на коленях. Лейтенант скрылся в кабинке, но мог видеть меня сквозь матовую дверь. Мог следить. Должен был.

Дурацкая клятва не давала мне покоя. Почему я назвал «самым важным» профессора Хофнера? Он многое значил, но не он был самым близким! Но я не мог сказать: «Чарли». Потому что Чарли больше нет. И какой-то своей частью, незаметно для себя, я принял это. Согласился. Перенёс его в категорию значимых, но не существующих в настоящем людей…

От тяжёлых мыслей меня отвлёк голос с экрана. Передавали дебаты. Наблюдательно-экспертный комитет. Заседание по вопросам активного донорства. Я застал окончание взволнованной речи. Говорила женщина.

«…эти льготы воспринимаются как репродуктивное насилие. Как репродуктивный шантаж. Да, это грубо. Но нет, это не преувеличение! Специальные льготные условия для доноров – это и есть принуждение к донорству! И каждая женщина где-то глубоко внутри осознаёт это!»

За соседним столиком громко засмеялись. Низкие грубые голоса. Я не мог разобрать, были ли там женщины. Стол, заставленный тарелками, контейнерами и объёмистыми чашками. Аппетитный хруст. Запах чего-то острого. Обед. Поздний обед, а для них, вероятно, ужин. Или завтрак в зависимости от режима и расписания. Широкие спины в пурпурно-бирюзовых комбо. Насыщенные цвета, смелый узор – похоже, ремонтники. «Внешники». Они носят яркое. На каждой станции – своя модель, но везде – одинаково вызывающе.

Никаких законов на этот счёт не было. Имелась строчка в гражданском уставе. Предложение делать такую форму, чтобы их замечали. Профессии с высоким риском. Люди, которые чаще других выходят за пределы станции. Дизайнеры делали их форменные комбо выделяющимися.

Дизайнеры вообще постоянно «угадывали», откликаясь на рекомендации Социально-Психологического Мониторинга. Когда сверхзадача – компенсировать обязательность комбинезонов – помощь СПМ лишней не бывает.

Исключений из этого требования не было. Космос же! Современная базовая модель комбинезона отращивала перчатки и прото-шлем за три секунды. Могла продержаться при жёстком излучении, не говоря про разгерметизацию отсеков, биологическое заражение или пожар. Главное средство безопасности. «Защита, которая всегда с тобой».

Его не особо любили. Но не протестовали – против чего? Для тех, кто переселился на станции, комбо был постоянным напоминанием о смертельной опасности снаружи. Впрочем, станции тогда были не то, что сейчас. Да и комбинезоны эволюционировали, стали легче, тоньше, удобнее. Сейчас существуют десятки моделей, сотни сочетаний оттенков, разные типы под каждый повод. Каждая станция располагала десятком признанных мастеров, не говоря про любителей. Широкий выбор! У людей. Не у меня.

Кто придумал полосатое убожество, в которое меня нарядили? Мой брат Виктор – сам модельер – выдвинул гипотезу. Тот горе-портной посмотрел фильм про раскраску насекомых. И впечатлился. Решил, что комбинация чернильно-фиолетовых и оранжевых полос – самое то. Антимаскировка. «Опасность». Не затеряешься. И будешь завидовать чужой форме…

С экрана всё так же предлагали «восстановить справедливость». Финальная реплика вызвала новый взрыв веселья.

«Если мы стремимся к равноправию, мы должны быть до конца честными и никому не давать поблажек!»

– Так и есть! Её держат для контраста, – заметил один из пурпурно-бирюзовых. – Она выкладывает своё, и потом они без напряга…

Я не расслышал окончания фразы – кто-то перебил, и всё потонуло в смехе. Голос был высоким. Общались они по-испански, как и мы с таможенником. Половая принадлежность пошутившего осталась тайной. «Разве это важно? Разве это сейчас важно?»

«Вы прослушали выступление представителя партии «За справедливое…«»

– Ты в какой Службе?

Я засмотрелся на хохочущих зрителей, вернее, настолько увлёкся самоанализом, что не заметил, как она подкралась. Лет двенадцать. А может, и все пятнадцать, судя по заметной груди. Смуглая, черноглазая, индийский типаж. Сделав пару снимков, девушка бесцеремонно уселась за мой столик. Подогнула ногу. Поставила локти на столешницу. Снова щёлкнула. Камера её альтера пряталась на внутреннем сгибе запястья, и достаточно было слегка отогнуть кисть. Аккуратный глазок фиксировал трёхмерное пространство. Модель «TREZA». Дорогая.

– Почему ты ничего не взял? Кого-то ждёшь?

Она тоже использовала испанский, говорила без акцента. Можно было бы и ответить, но клятва… Я ограничился вежливой улыбкой. Нортонсон не выходил.

Проследив за моим взглядом, девушка оглянулась на кабинки.

Наверное, лейтенант звонил на «Тильду». Из-за меня? Вот это вряд ли! Он слишком высоко ценит свои организационные навыки, чтобы жаловаться или просить о помощи. Что-то личное. Срочное.

– Кто там у тебя? Ты сам откуда? – не отставала девушка.

Бойкая. Настырная! Я не удивился значку «Репортёр школьного канала» на её комбинезоне. Как и альтер, комбинезон был особенный – нарочито не форменный, ассиметричный, золотисто-бежевый, с вышитым орнаментом. Авторский. «Заработала, – подумал я. – Заработала и хвастается этим».